"ТАЛИСМАН"
Почему я произношу это слово сейчас? Потому что именно теперь должны быть магически повторяемы слова мощи, единения и неутомимости.
Полное столпотворение кругом. Мучительно стремятся люди понять друг друга. Напрягают уснувшую память. Стремятся припомнить простейшие вещи. Стремятся найти общий язык, хотя лишь немногие понимают его великое значение для современности нашей. Не все понимают разницу между цивилизацией и культурой. Не все знают, что европейский костюм вовсе еще не есть признак культурного человека. Сколько ложных обликов!
Новая жизнь еще не начата. Тьма царствует. Разрушения продолжаются. Брат на брата идет. Продолжается национальная рознь - это величайшее бедствие. Пылают погромы. И к небу несутся бесчисленные взаимные проклятия. Непоправимо ли это? Носить ли вечно кровоточащие раны? Идти ли путем проклятия?
Чем бороться? Где же они - талисманы? Красота и мудрость, искусство и знание являются нашим общим языком. И в них заключены все великие понятия будущего строительства. В них заключено простое житейское значение, так нужное нам - людям. И в этой нашей жизни, полной несовершенства и темного умысла, мы видим, как легко стираются преступные преграды талисманом красоты и мудрости. Как легко могут люди жить тем, чем живет светлый дух человеческий. Не сказка ли? Не прельщение ли? Не новая ли выдумка? Хорошо все на бумаге. А вот в жизни, где они эти талисманы?
Прошлое ценно лишь для будущего. Можем привести величайшие примеры древности. Но не в древность пойдем. Она сейчас многим неубедительна. Сейчас надо говорить о современных фактах, не о предположениях. Хочу вспомнить простую страницу обычной жизни, когда лично пришлось убедиться, насколько легко уничтожаются признаки проклятия там, где горит свет неугашенный.
Просто - из жизни. Двадцать лет я наблюдал крупнейшую школу искусства. Это была самая неожиданная народная школа в бывшей России. Помимо казенных установлений, на началах чисто народных жила Школа Общества Поощрения Художеств. В ней все было выборное: и Комитет, и директор, и профессора. Так сложилась жизнь Школы, что и при революции не пришлось менять спаянный жизнью уклад. Ибо все строилось в ней не во имя казенных прав, а во имя красоты и знания, под знаком доверия и уважения. Более 2000 учащихся за год было в Школе. Совет состоял из 63 профессоров. Рядом со светлейшим князем работал чернорабочий с ближайшего завода, ибо двери искусства были открыты всем и Школа имела счастье принять 600 бесплатных учащихся.
Можно себе представить смешение сословий и национальностей. Казалось бы, вся взаимная рознь должна была вылиться особо ярко. Но не было ни гонимых, ни гонителей. Ибо во имя горения искусства все говорили на общечеловеческом языке. Говорили без умысла. Говорили по общечеловечески, ибо всякий иной язык под кровлей искусства был бы неприличен. Никаких процентных норм не было. Ничто не освобождало от гражданских повинностей. Но зато не было "запретов". И незаставленный каждый мыслил лишь о деле и в голову не шли черные мысли.
И в совете профессоров, и среди учащихся у меня было много национальностей, в том числе и евреев. Почему же за двадцать лет мы ни разу не встретились с еврейским вопросом? Ни неприязни, ни гонений, ни несправедливости. Ибо вопрос наций потонул в светлом облике человека. И те, кто в иных условиях возможно проявил бы черные силы, те самые люди перед ликом искусства и культуры просто забыли язык дикого средневековья.
Итак, самое больное, самое сложное делалось простым и применимым. Не только применимым, но являлось путем единым к заре нового мира. Было просто то, что и должно быть простым. Было явно то, что и должно быть явным. Было утрачено то, что и должно быть забыто в ветхом доме при сборах - вперед! Даже нельзя было говорить о примирении, ибо и мириться было нечего. Была работа, было творчество, в котором заключены все лучшие понятия.
Вспоминая жизнь нашей Школы, даже странно говорить о национальностях, говорить особо о евреях. Вопрос наций просто не существовал. И как легко было творить, когда преграды, изобретенные глупцами, исчезли. Так было в жизни России. Так было в Петербурге, где все болело вопросами национальностей.
Вспоминаю трогательную фигуру старика профессора Волковысского, исполнявшего все библейские заветы. Разве кому-либо пришла в голову о нем мысль противная? Разве не уважали его и профессора и ученики? А ведь он никогда не скрывал даже глубокой обрядности.
Мысли о Школе я продолжу вообще в область русского искусства. Там, где творил Левитан (прозревший природу русскую), там, где работали Антокольский, Аронсон, Анисфельд, Бенца, Браз, Бакст, Бродский, Пастернак, Рубинштейн, Саминский, Кусевицкий - разве там являлся вопрос еврейский? Как длинен список примеров! И как коротко доказательство того, что вопрос еврейский возникает лишь вне пределов культурности. За пределами культуры этот вопрос так же, как и прочие вопросы национальностей, очень болезнен. Он так же болезнен, как болезнен вопрос культуры, вопрос красоты и мудрости, заброшенный среди темного быта. Воздвигая в жизни культуру духа, вы тем самым решаете самые сложные вопросы общественности. Но, повторяя слова о культуре, не оставьте их только словами. В этом будет грех еще больший. Пробуждайтесь действенно. Сообразно возможностям неутомимо вносите признаки культуры в вашу повседневную жизнь. И сама действительность говорит вам, что самое сложное сделается детски простым. Как и должно быть.
- Откройте сердце!
- Где же ключ?
- Творите!
- Каким талисманом?
- Молитесь духу!
- Какою молитвою?
- Полюбите, простите!
Недосягаемость? Но никакой недосягаемости нет, если заговорите или хотя бы поймете общечеловеческий язык. Чего нам больше? Залилась кровью земля. Обрушился Монблан. Усохли озера. Ливни сносили города. Явил лик голод. Но еще дремлет дух человеческий.
Но и в дремоте уже растет он. Растут его крылья. И мы не одиноки в борьбе.
"Оставьте все предрассудки, мыслите свободно".
Это так легко, когда знаете во имя чего мыслить. И все принесенное во имя духа, во имя гармонии, во имя красоты и мудрости будет прекрасно помысленным.
Еще раз скажем, что против тьмы, против кровавого тумана мы вооружены мощными талисманами.
Нью-Йорк, 1921
<<1>> Зов, пролог.