Николай Рерих

Художественные магазины наши продают у себя немало антихудожественного. Продаются там, например, плохонькие копии с картин слишком сомнительного достоинства; подчас вместе с копиями висят и оригиналы, от которых тоже не легче становится, несмотря на то, что под многими встречаются имена когда-то небезызвестные в художественном мире, но давно пережившие эту известность. В силу традиций публика, мало осведомленная в делах художества, продолжает, однако, благоговеть перед подобными произведениями и по инерции все еще покупает их, не обращая внимания на их малое значение. Особенно непривлекательны покупатели, ставящие первым условием приобретения того или иного произведения его размеры: "Хорошенькая вещица, только для меня она, пожалуй, не подойдет, - вот если бы в длину вершка на три побольше". Мне случалось заставать у Дашаро или Аванцо покупателей весьма интеллигентного вида, приезжавших на собственных лошадях и без стеснения предъявлявших требования такого сорта, - насколько их внешность далека от внутреннего содержания!

Ищущим рисунков для различных декоративных поделок обыкновенно в художественных магазинах предлагаются сочинения пребезобразные, словно магазин собирался удовлетворять исключительно лавочные потребности. Между тем спрос на оригиналы декоративных сочинений теперь, очевидно, увеличивается: везде обращается сугубое внимание на всякие художественные рукоделия (живопись, резьба, выжигание), в женских среднеучебных заведениях этот предмет делается обязательным, - значит, открывается новое, широкое поле для посева правильных художественных понятий в обществе. К сожалению, все эти запросы не находят себе ответа, и часто, когда нападешь на неудачный выбор рисунка, приходится слышать справедливую оговорку, что ничего лучшего нельзя было найти.

"Сама знаю, что худо, а где лучше взять? Ходила, ходила, смотрела, смотрела, - совсем нет выбора, все в таком же роде", - оправдывается какая-нибудь трудолюбивая барышня и садится изображать амуров с колчанами за плечами или букет с таким сочетанием тонов, что хоть дымчатые очки надевай. (Надо прибавить, что кроме безобразия, большинство изданий декоративных мотивов поражает еще несообразною дороговизной у нас: так, например, издание "Dekorative Vorbilder", составленное почти сплошь из банальностей, стоит 7 р. 80 коп., а отдельные выпуски по 1 р. 20 коп., - это ведь уже слишком!). Прибегать к самой естественной помощи в исканиях орнаментации - к помощи натуры - у нас не принято, точно так же, как мало принято искать мотивы в области древностей. Между тем, если извлечение орнаментов из природы требует значительной подготовительной работы, то памятники старины дают вполне готовый материал (о чем мне приходилось уже говорить в статье "Искусство и археология"). Если не гнаться за шаблоном, то пользоваться этим источником - не трудно и вполне целесообразно.

Еще недавно при чтении новой, весьма интересной работы Д. Н. Анучина ("К истории искусства и верований у приуральской чуди. Чудские изображения летящих птиц и мифических крылатых существ. Из материалов по археологии восточных губерний, изд. Императорского Московского Археологического Общества", т. 3, М., 1899), меня невольно остановили на себе иллюстрирующие ее древности, по своей непосредственной пригодности к применению для мотивов мебели. Большая часть этих древностей словно была вырезана специально именно с такою целью и могла бы идти в дело без каких бы то ни было изменений. Например, для спинок к сиденьям или бочка люльки. Приложенные же проекты кресел и стульев являются достаточно ясным тому доказательством: я нарочно набрасывал их почти механически, без всякой компоновки и изменений, да и то они дали интересный звериный стиль, могущий украсить любое помещение, а выделка их не сложна и доступна даже простому плотнику, ибо вряд ли древние чудины располагали большим мастерством, нежели наши костромичи. Помещенный здесь рисунок для резной спинки стула, изображающий многоголового змея с драконьими головами, если бы только не было подписи, что он взят целиком из чудских древностей, - наверное, некоторые лица с удовольствием пристегнули бы к декадентству!

Возвращаясь к художественным магазинам, нельзя не заметить, что одну из доходных статей их составляют, как видно, ничего общего с искусством не имеющие фотографии садовых артисток-кривляк: точно для этой продажи нет более подходящего места, точно и среди художественных принадлежностей непременно надо напоминать об этих наших вовсе не культурных проявлениях.

Там же продаются и различные багеты для рамок - характерные выразители шаблона, всосавшегося в плоть и кровь нашей современности; но, по счастью, теперь, кажется, начинают сознавать, какую важную и нераздельную для картины часть составляет рама, а потому сбыт фабричного багета ограничивается более средою закоренелой буржуазии.

Однако если все эти товары художественных магазинов: плохие копии, пошлые оригиналы, не идущие к делу фотографии, багеты - противны для искусства, то еще противнее их, в первую голову, так называемые руководства к живописи: что-то дурное в корне, просто какой-то преднамеренный разврат сказывается в них.

Первоначально я думал, что эти книжки не имеют ровно никакого значения; никто их не покупает, никто в них не заглядывает; но, оказывается, они выходят повторными изданиями, и любители прямо ссылаются на них как на авторитет. Один товарищ рассказывал мне, как его ученик достал себе подобное руководство и заявил ему, что стоит лишь запомнить рекомендованные в книге сочетания тонов, а писать вовсе не трудно! Странные советы преподают эти руководства. Одно, например, советует заучить известные общие эффекты, составить себе грамматику эффектов. Другое (одно из самых распространенных изданий 1896 г.) восстает против такого шаблона, против манерности и совершенно справедливо замечает, что "манерность приводит к односторонности и вычурности в ущерб верности природе". Затем оно же пытается сказать еще нечто глубокомысленное: "За последнее время мы замечаем новое движение, зародившееся во Франции и оттуда перенесенное в Бельгию и Италию. Движение это - погоня за новизной, приведшая к самым нежелательным странностям, особенно в ландшафте. Причудливый колорит, зеленый воздух, голубая растительность и прочие нелепости, не внесшие с собой ни силы, ни глубины, - вот последствия этого нового направления. В Германии, особенно в Мюнхене, это направление, совершенно пренебрегающее колоритом, дошло в своих курьезных странностях до полного неразумия".

Покончив таким образом с новым направлением, руководство начинает уже руководить, предлагая:

"Солнце можно писать, смотря по обстоятельствам, - неаполитанской желтой с белилами и немного киновари".

"Облака вообще пишут черной и белой с красной и синей. Для блестящих тонов берут киноварь, для сумрачных - индийскую красную".

"Облака в ландшафте, освещенном луной, требуют: черную с ультрамарином или кобальтом; черную с флорентийской коричневой и кобальтом, также с madderbraun и индиго".

"Луна: светлая охра с белилами" - и коротко и ясно!

"Для сероватой воды: ауреолин с синей и madderbraun или пурпурным крапом; кобальт с madderbraun и сиеной, черная и белила и др."

"Для скота светлого цвета служат преимущественно: желтая охра, одна или с жженой сиеной, с жженой светлой охрой, с киноварью и др. Специально для овец и коз: жженая охра, золотистая охра, одна или с вандиком коричневым, потом умбра (все краски с более или менее значительной примесью белил)".

"Для мужских одежд мы рекомендуем преимущественно брать темные краски, для женских и детских - яркие".

"Чтобы придать эскизу более законченный вид, например, в эскизе отдельно стоящих деревьев, на заднем плане помещают как бы в тумане исчезающий лес, который набрасывается несколькими мазками серо-фиолетового тона или сгущенного тона неба. Впечатление получается чрезвычайно благоприятное".

Рецепты в том же духе продолжаются на двухстах страницах, словно обнаруживая неистощимый юмор автора. Если только они изданы не для шутки, то, очевидно, необходимо принять против них какие-нибудь (разумеется, не полицейские) меры, как против всяких непристойных изданий.

1899